Ветераны среди нас. Дети войны. Воронова Марина Наумовна

Сейчас, спустя почти 80 лет после начала войны, можно сказать, что Марине Наумовне и ее семье повезло. Она чудом избежала оккупации и возможной отправки в концлагерь, пережила эвакуацию и победила начинающуюся болезнь, которая могла стать для нее приговором. Ее близкие тоже выжили, а те, кого считали пропавшими без вести, нашлись спустя 60 лет! Ниже рассказ о еще одном детстве, которое пришлось на полные лишений военные годы. Слово Марине Наумовне…

Семья

Когда началась война, я была маленьким ребенком, мне было всего пять с половиной лет. Гостила я тогда у бабушки с дедушкой в украинском селе Полевое, что в Винницкой области, это Дашевский поселковый совет.

Мои дедушка и бабушка были педагогами, и у них был большой дом – белая мазанка под соломенной крышей. Спереди окошки, а вот со стороны сада была большая веранда. И лестница большая, широкая вниз. По ней бежишь и попадаешь в большой сад, за которым ухаживал дедушка. Сад этот я помню очень хорошо: яблони – чуть ли не гектар. Мне там было всегда хорошо, особенно когда сад зацветал – белые и розовые цветы. Яблок много. И цветов! Дедушка очень любил тюльпаны, и я с тех пор их люблю.

Жили мы там вдвоем с моей двоюродной сестрой Олей, дочкой маминого брата. Кстати, Ольга сейчас в Англии живет. Что интересно, в этом возрасте я уже хорошо читала. Неудивительно: бабушка и дедушка – учителя. Я газеты, книги читала. Приходили какие-то бабушки из села, и я им читала.

Я хорошо помню 22 июня 1941 года. У нас было такое радио, репродуктор, большой, черный, как тарелка, и мы по нему слушали последние известия. И передавали речь Молотова, вот это я тоже хорошо помню.

А потом немцы начали приближаться. Моя мама, Наталья Алексеевна Левитская, авиационный инженер-конструктор, работала в Москве на авиазаводе. Маме на начало войны было 27 лет, мы с ней жили в Москве одни без моего папы. Они познакомились, когда оба были студентами Московского авиационного института (МАИ), родилась я, однако у отца тогда не было планов заводить семью. Но он помогал и маме, и мне. Кстати, родилась я в Киеве, а не в Москве.

Так вот, мама, пока еще поезда ходили, очень быстро приехала за мной и увезла в Москву. Она предлагала ехать и дедушке с бабушкой, но они остались в селе ждать вестей от своего сына, маминого брата. Дедушка, а он когда-то был профессором педагогического вуза и ездил в Германию изучать педагогику и немецкие школы, считал, что немцы культурная нация.

А нам надо было уезжать быстрее, потому что мой отец был евреем, а в селе люди были хоть и хорошие, но наверняка нашлись бы и те, которые выдали бы меня. И кто знает, разговаривала бы я сейчас с вами… (Прим. ред.: Дашев – поселок городского типа в Ильинецком районе Винницкой области Украины на реке Соб. Поселок городского типа Дашев – бывший штетл и центр еврейского поселкового совета)

Эвакуация

Вскоре после возвращения в Москву в том же 1941 году мы уехали в эвакуацию в Тбилиси, в Грузию. Мама там работала на авиазаводе, где собирали и ремонтировали самолеты, которые доставляли с фронта. Рассказывала, что приходили и с пробоинами, и с кабинами, залитыми кровью.

Грузия – замечательная страна! И отношение к русским, к эвакуированным, было хорошее. Сначала мы жили в общежитии, спали на каких-то стульях, но потом маме дали комнату в коммуналке, большую, светлую, хорошую. Этот дом, наверное, до сих пор стоит: многоэтажный – 6 этажей, арка посередине. Даже адрес помню: улица Мухранская, дом 10. Там же, в Грузии, я пошла в школу, в первый класс. И помню, что у нас в первом классе были уроки грузинского языка.

Еще помню, что в Грузии все пили вино и даже мне, пятилетнему ребенку, его давали. В чай могли налить. Было не очень сытно, но мы не голодали. Видимо, и от завода был паек. А еще мама ездила по селам и меняла одежду на продукты. А потом, когда я стала часто болеть и у меня начинался туберкулез, маме пришлось, чтобы я питалась лучше, уже продавать и обменивать продукты. У нее были знакомые пилоты на «Дугласе» (американский транспортный самолет DC-3 фирмы «Дуглас» или его аналог, выпускавшийся в СССР – Ли-2.– Прим. ред.), которые летали в Астрахань и провозили ее бесплатно. Мама везла в Астрахань продавать чай, купленный в Грузии, а оттуда возвращалась с очень вкусной копченой рыбой. Она сильно рисковала! Ее могли посадить за спекуляцию. Мама рассказывала, как однажды она прилетела в Астрахань, выходит из самолета, а у нее чемодан с чаем, и видит – стоит милиционер. Ну все, думает, сейчас он проверит мой чемодан с чаем – и статья за спекуляцию мне обеспечена. А она очень молодая и красивая. И тут она сама подошла к милиционеру и попросила его: «Помогите, пожалуйста, чемодан мне поднести». Так все и обошлось. Кстати, когда мы вернулись в Москву, моя болезнь сама собой затухла, видимо, поменялся климат – и все прошло.

Возвращение

Почти четыре года мы были в эвакуации и ничего не знали о бабушке и дедушке, ведь они были на оккупированной территории. И уже в 1944 году, а в газетах тогда печатали, какие населенные пункты освободили, мы видим – Дашев. И мама говорит: «Поехали!» Мы приехали в Дашев, и, когда я снова увидела наш дом, весь разоренный, я его не узнала. Помню голые стены, железные сетки кроватей без матрасов. Разоренный сад, уничтоженные цветники. Но бабушка с дедушкой выжили, они пережили оккупацию. Помню дома разговоры, что были партизаны в лесах, приходили к ним домой и прятали что-то.

Там же мы узнали о Победе. Мама хотела забрать обоих стариков в Москву, но бабушка категорически отказалась ехать, она сказала, что будет ждать Петруся, маминого брата, которого с семьей угнали в Германию. А дедушку, которому к тому времени уже было за 70 лет, мама забрала.

Возвращались мы в Москву с приключениями. Сели в товарный поезд, ехали на лавках, солома на полу. Поезд этот почему-то назывался «Пятьсот веселый». И вот на какой-то из станций объявили, что поезд стоит столько-то, и все побежали с чайниками за кипятком. Мы с мамой, а мне уже 9 лет, пошли на рынок. А когда мы вернулись, наш поезд ушел! С дедушкой ушел! Хорошо, что у мамы была с собой сумочка с билетами и деньгами. Обратились к начальнику станции. И в конце концов нас посадили на пассажирский поезд, который ехал быстрее, и мы догнали свой товарняк , в котором нас ждал, очень волновался и радостно встретил дедушка.

Когда мы вернулись в Москву, какое-то время жили у маминой подруги тети Нюры в центре Москвы. На углу Пушкинской площади, в доме с башенкой, он и сейчас стоит. Мама с тетей Нюрой училась в институте. Очень хорошо помню, как другая мамина подруга, Лена, которая со своей мамой жила тоже в центре, в переулке, выходящем на улицу Горького, рассказывала нам, что творилось в Москве 9 мая 1945 года. Как в фильмах показывают. Она так рассказывала, что я слушала, раскрыв рот! Как люди радовались, обнимались, целовались.

И уже позже помню, как мы выходили на балкон и наблюдали за парадом – знамена, музыка. Какой энтузиазм был у людей, радость огромная, хотя у многих не вернулись с фронта родственники.

Мирная жизнь

Когда мы вернулись в Москву, дедушка не смог жить вместе с нами: так как он был в оккупации, в столице его не прописывали. И он жил под Москвой, в городе Александров. Только через несколько лет его разрешили прописать в Москве, и мы тогда все стали жить в одной комнате в общежитии. Комнату дали маме после того, как она стала преподавать в вузе, который сама закончила – МАИ. Мы жили там долго, до 1960 года. А бабушка так и не дождалась сына и довольно скоро умерла…

У мамы моей была тяжелая жизнь, конечно. Вот этому поколению больше всего досталось, нам-то уже не так – мы дети. А вот им, самая молодость и вся жизнь – очень трудная. Но мама много читала, интересовалась историей. Она преподавала в вузе черчение и начертательную геометрию и даже стала кандидатом технических наук, защитила диссертацию по теме «История русского чертежа от Петра Первого». Она много работала в архивах, изучала чертежи того времени. А мне всегда говорила, что надо заниматься естественными науками, связанными с природой.

Я окончила Московский химико-технологический институт (МХТИ) имени Менделеева. Работала сначала на заводе, была инженером-технологом. А потом вышла замуж, родилась дочка – Оля. И вот тогда я ушла с завода и стала преподавать химию во Всесоюзном заочном машиностроительном институте, была старшим преподавателем на кафедре химии и оттуда ушла на пенсию. С мужем я развелась, но фамилию не меняла, так и осталась Вороновой. А все мои родственники – Левитские…

В Москве у меня друзья, одноклассницы. Представляете, мы до сих пор собираемся! Вот такие вот бабульки, компании по 12–15 человек, хотя мы окончили школу в 1953 году, в год смерти Сталина.

В Америку моя дочь Оля приехала в 2007 году, вышла замуж, живет в городе Апопка под Орландо. Раньше я просто к ней приезжала в гости, а сейчас вот осталась.

Встреча через 60 лет

Рассказывает Ольга, дочь Марины Наумовны:
Петрусь, брат моей бабушки, его жена и дочка, которые жили до войны в Киеве, пропали во время войны. 62 года мы ничего не знали об их судьбе. Позже оказалось, что их угнали в концлагерь в Германию, в город Киль. Бабушка очень любила своего брата, она всегда говорила о нем как о живом. Она говорила, что он жив, и, наверное, живет в Канаде. Искала его через Красный Крест. Она умерла в январе 2001 года, а в 2004-м мне пришло письмо по интернету о том, что у нас есть родственники в Англии. Брат бабушки был еще жив, ему было 90 лет. Пришло письмо: «разыскиваю родственников Алексея Августиновича Левитского из Дашева». И подпись – Марина Левитская. Это младшая сестра Ольги, маминой двоюродной сестры, с которой они вместе гостили перед войной в Дашеве. Марина родилась, когда они в трудовом лагере были в Германии. Она живет в Лондоне, стала известной писательницей и искала своих родственников. И вот мы через 62 года встретились! Наши английские родственники мало говорили по-украински, но когда мама запела украинскую песню, они сразу стали подпевать! У Марины и Ольги тоже родились дочки. Их раскидало по всему миру – одна в Австралии, другая в Африке, мы с ними теперь тоже общаемся!

Мне очень импонирует та дружба народов, которая раньше реально была между республиками. Бабушка очень любила Украину. 60 лет прожила в Москве – говорила по-украински, писала по-украински, т. е. для нее эта украинская национальная идентичность была очень важна. И при этом она совершенно полюбила Грузию, когда они там жили в эвакуации. Она говорила: «Если бы я не была украинкой, то хотела бы жить в Грузии». Бабушка ходила в Москве в грузинские рестораны, заводила там разговоры с грузинами, с поварами. Пекла хачапури! Я училась в школе, и она меня возила в Грузию, показывала тот дом, где они жили с моей мамой. У нее сохранилось такое теплое отношение, а Москву она так и не полюбила…